Человеку свойственно ценить и желать того, чего он достичь не может...

Увлёкся творчеством Зигмунда Фрейда, пару его афоризмов...

 

 

Человеку свойственно превыше всего ценить и желать того, чего он достичь не может.

 

Каким смелым и самоуверенным становитс я тот, кто обретает убежденность, что его любят.

 

Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь.

 

Быть абсолютно честным с самим собой – хорошее упражнение.

Мы не всегда свободны от ошибок, по поводу которых смеемся над другими.

 

Кто наблюдал, как насытившись малыш отстраняется от груди и засыпает с порозовевшими щеками и счастливой улыбкой не может избежать мысли, что эта картина продолжает существовать всю последующую жизнь в качестве прототипа выражения сексуального удовольствия.

Ничто не обходится в жизни так дорого, как болезнь и – глупость.

 

Если один ничего не мог бы найти в другом, что следовало бы исправить, то вдвоем им было бы ужасно скучно.  

Любовь и работа – вот краеугольные камни нашей человечности.

 

Большинство людей в действительности не хотят свободы, потому что она предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит.

Люди более моральны, чем они думают и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить.


Мышление представляет собой пробное действие с использованием малых количеств энергии, схожее с передвижением маленьких фигур на карте, прежде чем полководец, приведет в движение свои многочисленные войска.


Великим вопросом, на который не было дано ответа и на который я все еще не могу ответить, несмотря на мое тридцатилетнее исследование женской души, является вопрос: «Чего хочет женщина?»

У каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознается даже себе самому.


Для каждого из нас мир исчезает с собственной смертью.

Мы стремимся в большей степени к тому, чтобы отвести от себя страдания, нежели к тому, чтобы получить удовольствие.


Теория инстинктов – это наша, так сказать, мифология. Инстинкты – это мифические сущности, величественные в своей неопределенности. В нашей работе мы не можем пренебречь ими ни на минуту, при этом никогда не обладая уверенностью, что ясно их видим.


У женской груди скрещиваются любовь и голод.


Ребенок, сосущий грудь матери, становится прототипом любых любовных отношений. Нахождение объекта, по сути, является его повторным обретением.


Маленький ребенок аморален, у него нет никаких внутренних торможений против стремления к удовольствию.


Мастурбация – одна из основных обителей, «первичная зависимость». Последующие зависимости – от алкоголя, табака, морфия – лишь ее заменители.

В определенном смысле то, что мы называем счастьем, случается в результате (предпочтительно непредвиденного) удовлетворения длительное время сдерживаемых потребностей.


Сексуальное ограничение идет рука об руку с определенной трусливостью и осторожностью, между тем, как бесстрашие и отвага связаны со свободным удовлетворением сексуальной потребности.


Человек выздоравливает, «давая волю» своей сексуальности.


Обычно враждебные чувства появляются позже, чем нежные; в своем сосуществовании они хорошо отражают амбивалентность чувств, господствующую в большинстве наших интимных отношений.


Наряду с житейской необходимостью любовь – великая воспитательница; любовь близких побуждает несложившегося человека обращать внимание на законы необходимости с тем, чтобы избежать наказаний, связанных с нарушением этих законов.


Человек, который был бесспорным любимцем своей матери, через всю свою жизнь проносит чувство победителя и уверенности в удачу, которые нередко приводят к действительному успеху.


Притязания ребенка на любовь матери безмерны, они требуют исключительности и не допускают дележки.


В любовных отношениях нельзя щадить друг друга, так как это может привести лишь к отчуждению. Если есть трудности, их надо преодолевать.

Многие загадки любовной жизни взрослых людей обусловлены лишь утрированием моментов инфантильной любви.


Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового? Потому что при расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца.


Когда люди женятся, они более – в большинстве случаев – не живут друг для друга, как они это делали ранее. Скорее они живут друг с другом для кого-то третьего, и для мужа вскоре появляются опасные соперники: домашнее хозяйство и детская.


Каждый нормальный человек на самом деле нормален лишь отчасти.


Различие между здоровьем и неврозом существует только днем, но не распространяется на сновидения. Иначе говоря, и здоровый человек является невротиком, но сновидение, по-видимому, представляет единственный симптом, который у него может образоваться.


Невроз – это неспособность переносить неопределенность.

Мы находим жизнь слишком трудной для нас; она навлекает слишком много боли, череду разочарований, неосуществимые задачи. Мы не можем обойтись без успокоительных средств.


Иллюзии привлекают нас тем, что избавляют от боли, а в качестве замены приносят удовольствие. За это мы должны без сетований принимать, когда, вступая в противоречие с частью реальности, иллюзии разбиваются вдребезги.


Нет ничего дороже, чем болезнь и ее игнорирование.

Образование симптома представляет собой замену того, чему появиться непозволительно.


Мы все в глубине души считаем, что у нас есть основания быть в обиде на судьбу и природу за ущерб, как врожденный, так и нанесенный нам в детстве; все мы требуем компенсаций за оскорбления, нанесенные в наши юные годы нашему самолюбию. Отсюда проистекает претензия на исключение, на право не считаться с теми сомнениями и опасениями, которые останавливают остальных людей.


Когда невротик сталкивается лицом к лицу с конфликтом, он совершает бегство в болезнь.


Невроз не отрицает реальности, он не хочет только ничего знать о ней; психоз же отрицает ее и пытается заменить ее. Нормальным или «здоровым», мы называем такое отношение, которое объединяет определенные черты обеих реакций, которое также мало отрицает реальность как невроз, но которое также стремится изменить ее как психоз.


Неврозы являются карикатурами на великие социальные продукты искусства, религии и философии. Истерия представляет собой карикатуру на произведение искусства, невроз навязчивости – карикатуру на религию, паранойяльный бред – карикатурное искажение философской системы.


При психозе мир фантазии играет роль кладовой, откуда психоз черпает материал или образцы для построения новой реальности.

Созвездия, безусловно, величественны, однако, что касается совести/сознания,

Господь Бог выполнил несоразмерную работу и сделал ее небрежно, поскольку подавляющее большинство человеческих существ получило лишь ее скромную часть, едва достаточную для того, чтобы стоило об этом говорить.


Эго не является хозяином в своем собственном доме.


Эго может обращаться с собой как с другими объектами, наблюдать за собой, критиковать себя и еще Бог знает, что с собой делать.


То, от чего инфантильное Эго в испуге спасалось бегством, взрослому и окрепшему Эго часто кажется лишь детской игрой.


У психоанализа есть своя шкала ценностей – более высокая гармония Эго, которое должно выполнить задачу успешного посредничества между натисками инстинктивной жизни (Ид) и внешнего мира, то есть между внешней и внутренней реальностью.


Жить для Эго означает то же самое, что быть любимым Супер-Эго, и смерть от самоубийства символизирует или отыгрывает своего рода отказ Супер-Эго от Эго. Эта ситуация напоминает разлуку ребенка с оберегающей матерью.


Бред – это заплата, наложенная на то место, где первоначально возник надрыв в отношениях Эго к внешнему миру.


Эго-идеал представляет собой отражение старого представления о родителях, выражение удивление их совершенством, которое ребенок им тогда приписывал.


Острая скорбь после утраты собственного ребенка сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что станет на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, остается чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься.


Тот, чьи губы хранят молчание, выбалтывает кончиками пальчиков. Он выдает себя всеми порами.


Пожелания долгой и счастливой жизни недорогого стоят; они являются рудиментом той эпохи, когда человек верил в магическую силу мысли.


Человеческая культура зиждется на двух началах: на овладении силами природы и на ограничении наших влечений. Скованные рабы несут трон властительницы. Горе, если бы они были освобождены: трон был бы опрокинут, властительница была бы попрана. Общество знает это и не хочет, чтобы об этом говорилось.


Особенность душевного прошлого в том, что в отличие от исторического прошлого оно не растранжиривается потомками.


Интимные желания и фантазии художника становятся произведениями искусства только посредством преобразования, когда непристойное в этих желаниях смягчается, личностное их происхождение маскируется и в результате соблюдения правил красоты другим людям предлагается соблазнительная доля удовольствия.


Воспитателем может быть только тот, кто может вникнуть в детскую душу, а мы, взрослые, не понимаем детей, так как мы не понимаем уже больше своего собственного детства.


Каждый философ, писатель и биограф придумывает свою собственную психологию, выдвигает свои гипотезы о закономерностях и целях душевных актов. В области психологии отсутствуют уважение и авторитет. Здесь любой может следуя своим собственным вкусам «заниматься браконьерством».


Наука не является откровением, ей с самого начала не присущ характер чего-то определенного, неизменного, безошибочного, чего так страстно желает человеческое мышление.


Толкование сновидений – это царская дорога к познанию бессознательного в душевной жизни.


Человек рождается не в полной мере, так как часть своей жизни он проводит как бы в теле матери, погрузившись в ночной сон.


Сновидение – это страж сна, а не его нарушитель.


Сновидение не делает никакого различия между желаемым и реальным.


В наших сновидениях мы всегда одной ногой в детстве.


Желание, исполнение которого представляет собой сон, проистекает из детской жизни, а потому человек, к своему удивлению, обнаруживает в сновидении ребенка, продолжающего жить своими импульсами.


Всякий раз, когда в жизни кто-то становится на нашем пути, а при сложности жизненных отношений это случается весьма часто, сновидение тотчас же готово убить его, будь это отец, мать, брат, сестра, или супруг.


Каждое сновидение имеет по меньшей степени одно место, в котором оно непонятно, так сказать, пуповину, которой оно связано с неизвестным.


Чем более странным нам кажется сон, тем более глубокий смысл он несет.


В сновидениях цветы часто символизируют половые органы человека; возможно, дарение цветов, то есть “половых органов” растений возлюбленным вообще имеет это бессознательное значение.


Сновидение никогда не занимается пустяками; мы не допускаем, чтобы незначительное тревожило нас во сне. Внешне невинные сновидения оказываются небезобидными, если заняться их толкованием; если можно так выразиться, у них всегда есть «камень за пазухой».


Нельзя не признать того, что толковать и сообщать свои сновидения – непростая задача, предполагающая преодоление себя. Приходится разоблачать себя как единственного злодея среди всех остальных благородных людей.


Бессознательное не знает слова «нет». Бессознательное не может ничего другого, как только желать.


Мы живем в очень странное время и с удивлением отмечаем, что прогресс идет в ногу с варварством.


Созвездия, безусловно, величественны, однако, что касается сознания,

Господь Бог выполнил несоразмерную работу и сделал ее небрежно, поскольку подавляющее большинство человеческих существ получило лишь его скромную часть, едва достаточную для того, чтобы стоило об этом говорить.


Когда старая дева заводит собачку, а старый холостяк коллекционирует статуэтки, то таким образом первая компенсирует отсутствие супружеской жизни, а второй создает иллюзию многочисленных любовных побед. Все коллекционеры – своего рода Дон Жуаны.


Ребенок во чреве матери – это прообраз всех типов человеческих взаимоотношений. Выбрать сексуальный объект – значит просто-напросто отыскать его вновь.


Только воплощение в жизнь мечты детства может принести счастье.


Психика обширна, но о том не ведает.


Терпимое отношение к жизни остается первейшим долгом всех живых существ.


Если хотите суметь вынести жизнь, готовьтесь к смерти.


Смерть близкого может всколыхнуть в человеке все прошлое.


Национальный характер – это конденсат истории народа.


Русская психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия божьего, и что в основе своей грех – дело богоугодное.


Хранилище идей создается вследствие потребности человека как-то справиться со своей беспомощностью.


Бессознательное одного человеческого существа может реагировать на бессознательное другого без какого-либо участия сознания… Каждый в своем бессознательном обладает инструментом, позволяющим интерпретировать послания бессознательного других людей.


Детство, лишенное чувство стыда, кажется нам впоследствии своего рода раем, а ведь этот самый рай не что иное, как массовой фантазия о детстве человека.


Поводы к конфликту между матерью и дочерью возникают, когда дочь подрастает и встречает в матери противницу своей сексуальной свободы, зрелость же дочери напоминает матери о том, что настало время отказа от собственной сексуальной жизни.


Желаемое – это надежная и во всех значимых отношениях законченная картина забытых лет жизни пациента. Наша фантазия всегда работает по старым образцам.


Примат интеллекта маячит в очень, очень не близкой, но все-таки, по-видимому, не в бесконечной дали.


Неудовлетворенные желания – движущие силы мечтаний, а каждая фантазия по отдельности – это осуществление желания, исправление неудовлетворяющей действительности.


Художественное произведение, как и греза, является продолжением и заменой былых детских игр. Каждый играющий ребенок ведет себя подобно поэту, созидая для себя собственный мир или, точнее говоря, приводя предметы своего мира в новый, угодный ему порядок.


В ходе развития культуры из сексуального было извлечено столько божественного и святого, что оскудевший остаток стал презираться.


Психическое развитие индивида в сокращенном виде повторяет ход развития человечества.


Вероятно, нет ни одной детской, среди обитателей которой не царили бы сильные конфликты. Их мотивами являются борьба за любовь родителей, за обладание общими вещами, за место в комнате.


Маленький ребенок еще не знает глубокой бездны между человеком и животными, и высокомерие, с которым человек относится к животному, развивается у него позже.


Бессознательное представляет собой особое душевное царство инфантильного.


В бессознательном каждый убежден в своем бессмертии.


Благоразумие составляет лишь часть душевной жизни. Кроме него в душе происходит еще много неблагоразумного, а потому и бывает так, что мы совершенно неблагоразумно стыдимся наших сновидений.


Тот, кто знаком с психической жизнью человека, тот знает, что едва ли что-нибудь другое дается ему столь трудно, как отречение от однажды изведанного удовольствия.


Отношения психоаналитика и анализируемого основаны на любви к истине, то есть на признании реальности.


На психоанализ возлагается непосильная ноша, если от него требуют, чтобы он реализовал в каждом его драгоценный идеал.


Люди говорят о денежных вопросах с той же лживостью, что и о сексуальных проблемах. В психоанализе и то, и другое необходимо обсуждать с одинаковой откровенностью.


Пациент, который повсюду рассказывает о своем психоанализе, с самого начала рискует свести его на нет.


Когда пациент вдруг высказывает убеждение, будто бы он по сути дела все это время лишь симулировал болезнь – это знак приближающегося выздоровления.


Лучший способ для пациента взять реванш – это продемонстрировать на себе самом беспомощность и несостоятельность врача.


Люди говорят о денежных вопросах с той же лживостью, что и о сексуальных проблемах. В психоанализе и то, и другое необходимо обсуждать с одинаковой откровенностью.


Болезнь пациента вовсе не представляет собой нечто законченное, окаменелое, а продолжает расти и развиваться как живое существо. Начало лечения не кладет конец этому развитию, но как только лечение захватывает пациента, то оказывается, что все новое творчество болезни направляется на отношение к психоаналитику.


Судьбе, которая может даровать замену утраченной возможности удовлетворения, исцеление дается проще, чем врачу.


Работа как ничто другое в жизни связывает человека с реальностью. В своей работе он, по меньшей мере, надежно привязан к части реальности, к человеческому обществу.


Остроумие – это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом.


Шутка делает возможным удовлетворение похотливого или враждебного инстинкта, несмотря на препятствие на своем пути.


Шутка позволяет нам использовать нечто смешное в нашем враге, что мы не могли бы в силу неких препятствий высказать открыто или сознательно. Шутка подкупит слушателя приманкой удовольствия, чтобы он, не углубляясь в проблему, принял нашу точку зрения.


Юмор не покоряется судьбе, он упрям и знаменует не только торжество Эго, но и торжество принципа удовольствия, способного утвердиться здесь вопреки неблагоприятным обстоятельствам действительности.


Юморист достигает превосходства потому, что входит в роль взрослого, до некоторой степени как бы отождествляется себя с отцом и принимает других людей за детей.


Мир фантазии представляет собой «щадящую зону», которая создается при болезненном переходе от принципа удовольствия к принципу реальности.


В сексуальности соединяются наиболее возвышенное и самое низменное.


Многие ценные для нас культурные завоевания были достигнуты за счет сексуальности, точнее в результате ограничения сил сексуального влечения.


Интересы общества требуют отодвинуть сексуальное развитие до тех пор, пока ребенок не достигнет известной степени интеллектуальной зрелости, потому что вместе с полным прорывом сексуального влечения приходит конец влиянию воспитания. В противном случае влечение прервало бы все преграды и смело бы возведенное с таким трудом здание культуры.


Каждый индивидуум поступился частью своего достояния, полноты своей власти, агрессивных и мстительных наклонностей своей личности; из этих вкладов возникло владение материальными и идеальными благами. Кто не способен в силу своей неподатливой конституции соучаствовать в этом подавлении влечений, противостоит обществу как «преступник», как «отщепенец», если только его социальная позиция и выдающиеся способности не позволяют ему выдвинуться в качестве великого человека, «героя».


Нет ни одного человека, способного отказаться от наслаждения; даже религии приходится обосновывать требование отказаться от удовольствия в ближайшее время обещанием несравненно больших и более ценных радостей в некоем потустороннем мире.


Люди знают, что обрели контроль над силами природы до такой степени, что с их помощью они без труда могли бы истребить друг друга до последнего человека. Большая часть их беспокойства и несчастья вытекает именно из этого.


Воспитание должно искать свой путь между Сциллой полной свободы действий и Харибдой запрета.


В молитве человек уверяется в непосредственном влиянии на божественную волю, и тем самым приобщается к божественному всемогуществу.


Художник – это человек, отвращающийся от действительности, потому что он не в состоянии примириться с требуемым ею отказом от удовлетворения влечений; он открывает простор своим эгоистическим и честолюбивым замыслам в области фантазии.


Его величество дитя должен исполнить неисполненные желания родителей, стать вместо отца великим человеком, героем, дочь должна получить в мужья принца в качестве позднего вознаграждения матери.


Жестоко попираемое реальностью бессмертие Я сохраняется, найдя свое прибежище в собственном ребенке.


Сама по себе любовь – как страдание, лишение – снижает чувство собственной значимости, но взаимная любовь, обладание любимым объектом снова его повышает.


Человек любит то, что не хватает его Я для достижения идеала.


Совесть становится тем строже и тем чувствительнее, чем больше человек удерживается от агрессии против других.


Настоящий мазохист всегда поставит щеку там, где у него есть перспектива получить удар.

Чтобы не заболеть нам необходимо начать любить и остается только заболеть, когда вследствие несостоятельности лишаешься возможности любить.